marusja

“Необратимость” – не кино, а какая-то тяжелая артиллерия. Мне очень понравились титра: красные с белым на чёрном фоне, шарррах! – фамилия, шарррах! – другая. Никаких имён, буквы перевёрнуты по-всякому, режиссёр выглядит как ИОЕ.
Первые минут 10-15 упражнялась в цинизме: ну поглядите, какой отличный способ заполнять время фильма: взять камеру и махать ей хаотически, пока у зрителей не посносит крыши, заодно и репутацию радикального художника почище фон Триера заработать.
Потом оказалось, что снято всё большущими едиными блоками без монтажных склеек, и только перебивки между блоками – камера утыкается в потолок или в асфальт. “Верёвка”, понимаете ли, XXI века.
Потом в красном подземном переходе бесконечно насиловали Монику Белуччи. Лишний раз стало понятно, насколько глубоко гуманистично по своей сути голливудское фильммейкерство ;) – снимать кучу дублей и собирать мозаику, приглаживая для верности на компьютере. А тут – страшно до невозможности.
Но глаз не отвести.
Но самое страшное, это, конечно, последний эпизод, в котором идиллия. И когда Моника, проснувшись на широкой груди Касселя, говорит, что ей снился сон про красный коридор.
…На фотографии потрясающе прекрасной Белуччи в розданном на премьере журнале GQ смотреть после этого невыносимо. Тем более что на обложке она в очень похожем платье.
…Вообще же я думаю, что если любую жизнь прокрутить от конца к началу, ну почти любую, это будет очень страшное кино. Такое же безысходное.
…Думала ещё, почему манипулятор-фон-Триер вызывает у меня такое бешенство, а совершенно бессовестный Ноэ – нет. Наверное, Ноэ говорит чуть о более всё же всеобщих вещах, а Триер (сейчас меня все тут из френдов повыкидывают) – всего лишь о чувстве вины, искуплении и религии. Ну или вере.
P.S. А вот пишет